Со времен Фрейда многое изменилось. В сегодняшних представлениях тот психоанализ — дикий психоанализ. К примеру, Фрейд работал с собственными детьми, а теперь одно из базовых требований состоит в том, чтобы психоаналитик не работал ни с родственниками, ни с друзьями. Сегодня психоанализ делится на множество самостоятельных направлений. Но в основе их лежит общее понимание, что есть некие бессознательные структуры психики, которые формируются в детстве. В эти неподвластные сознанию структуры человек сбрасывает и запирает, как в чулан, разные вытесненные влечения, запретные желания. А в результате они проявляются в виде невротических симптомов, которые, как пузырьки на воде, сигнализируют о вытесненных внутренних конфликтах. Психоаналитик по этим пузырькам, как опытный рыбак, догадывается о том, что внутри: может, ил со дна воздух выпускает, а может, щука какая проскочила.

Таким образом, психоанализ — это глубинная терапия. Если человек заболел, можно просто лечить симптомы: пейте жаропонижающее, ромашку, вам станет легче. А можно найти очаг воспаления, где расплодились микробы, и выявить причину проблемы. Благодаря терапии бессознательное поднимается наверх, в сознание, человек лучше понимает себя, свои конфликты, чувства, причины своего поведения. Это позволяет ему глубже чувствовать и строить более глубокие отношения. Психоанализ обогащает человека.

Благодаря кино многие до сих пор уверены, что психоанализ — это непременно кушетка. Действительно, в классическом психоанализе клиент лежит на кушетке и сеансы проходят четыре раза в неделю. Но современная реальность такова, что столь глубокое погружение мало кому доступно. Поэтому есть множество современных, облегченных психоаналитических методов. Тот, в котором работаю я, называется психоаналитическая терапия, или психоаналитически ориентированная терапия. Мы можем встречаться с клиентами один-три раза в неделю и даже созваниваться по скайпу.

Другой миф — что аналитик сидит, молчит и ничего не делает. Весь сеанс пациент что-то говорит, говорит, а психоаналитик дремлет и лишь в конце просыпается: ну все, наше время истекло, до свидания. Действительно, бывает, что во время сессии я могу сказать одно-два предложения. Сессия длится 50 минут, и все это время говорит человек. Но пока он говорит, терапевт активно работает. Он анализирует: о чем все это? Психоанализ — метод свободных ассоциаций. Нам не важно, что человек думает, нам важно, что он чувствует и как его конфликт выражается в повседневном поведении. Поэтому фактическая канва (он пошел в магазин, кто-то ему нахамил, а он на это ответил) не главное. Аналитик поднимается над ней и смотрит, что общего есть в этой и других ситуациях, рассказанных пациентом, и как они согласуются с историей детства, отношений пациента, с его ведущим конфликтом. Кроме того — и это очень важный момент, — аналитик оценивает собственные эмоции, которые у него возникают в отношении пациента.

Например, пациентка рассказывает, как ее не ценят на работе, игнорируют: через ее голову коллеги обращаются к руководству, всем дарят цветы, а ей нет. Слушая такой рассказ, терапевт может подумать: «Опять эта клиентка говорит о каких-то ненужных подробностях, а не о своих чувствах, она совершенно не может анализировать». Терапевт сидит и злится на нее. Это чувство очень важно поймать и понять, о чем оно. Пациентка чувствует себя ненужной, а терапевт — что она и ему не нужна. Он злится на нее — так же как, возможно, когда-то злились на нее родители, не хотели общаться, игнорировали ее. В этот момент терапевт становится тем самым осуждающим родителем. Это называется перенос и контрперенос. Для психотерапевта его собственные эмоции к клиенту — важная информация. Он не воспринимает всерьез свою злость или раздражение — он должен это анализировать и использовать для понимания процесса. Причем важно отделить: это я поймала что-то, что к ней чувствуют другие люди, или это моя эмоция, связанная с какими-то моими непроработанными конфликтами? Терапия — это еще и огромная работа психотерапевта внутри себя. И если она проделана качественно, то интерпретация, которую в итоге выдаст терапевт клиенту, попадет в точку и позволит клиенту понять про себя что-то важное. И терапия выдвинется на новый уровень.

Начинать психоанализ не стоит в пожилом возрасте, когда большая часть жизни пройдена, человек сформировал представления о себе, выстроил определенную защиту, которую ему тяжело, да и не нужно менять. Психотерапия перекраивает человека, меняет его. Такие изменения в почтенном возрасте могут привести к пониманию, что жизнь могла бы быть другой, но уже нет времени построить что-то новое. Это не самое приятное открытие, и оно может быть разрушительно для человеческого «я». Для кого-то такой барьер наступает в 50 лет, для кого-то — в 80. Люди обычно сами это чувствуют и просто не идут в терапию — говорят, мне это не нужно, все это фигня. И правильно делают.

Другая ситуация, в которой психотерапия может иметь неоднозначный эффект, — работа с людьми, занимающими очень высокий пост. Часто люди с большими душевными проблемами достигают незаурядных результатов — крутые бизнесмены, владельцы корпораций. И там чаще всего есть над чем работать. Но психотерапия сильно меняет человека, и в результате такой клиент может сказать, что ему эти бизнес и карьера нафиг не нужны, и бросить дело своей жизни. Поэтому психоаналитики иногда отказываются от работы с людьми, от которых зависят судьбы многих.

В психотерапии есть понятие нескольких первых сессий, когда психотерапевт должен понять, нужен ли этому человеку психоанализ. Выдержит ли его психика, когда произойдет разрушение защитных механизмов? И если есть опасения, что терапия может навредить, психотерапевт говорит: «Я вам не рекомендую такой глубокий метод, он вам не очень подойдет, можно попробовать что-то другое».

Еще одна предпосылка к тому, чтобы не начинать терапию, — трудности клиента с символизацией. Иногда мышление человека устроено слишком конкретно. К примеру, у меня в кабинете стоит лампа с мартышками: одна закрыла руками глаза, другая — рот, третья — уши. Это определенный символ — «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу». Но есть люди, для которых это всего лишь мартышки, и они не различают за их фигурами никакой концепции. Ну стоит столб — почему это фаллический символ? Ну и что, что у мужчины машина дорогая, — почему говорят, что это про его пенис? Для таких людей терапия может идти очень долго и трудно.

Другая проблемная ситуация — когда у человека все эмоции идут через тело. «Я ничего не чувствую, у меня все в порядке!» — а тело постоянно выдает какую-то болезнь. Такие люди часто страдают ипохондрией, ходят по врачам, никто не может понять, что с ними, зато они постоянно находят в себе какие-то болезни. В такой ситуации терапия тоже будет тяжелой и может требовать сотрудничества с психиатром.

Наконец, иногда проблема кроется в самом психотерапевте. В течение первых пяти сессий у клиента должен сформироваться положительный перенос в отношении терапевта. То есть клиент начинает относиться к нему с уважением, чувствует, что ему хочется с ним иметь дело. То же происходит и у терапевта: он должен настроиться на клиента и почувствовать себя способным сопереживать. Если этого не происходит, значит, возможно, у терапевта не проработан какой-то собственный конфликт, который перекликается с проблемами клиента. Долг терапевта — это увидеть и сказать человеку: «Я вижу, вам нужен другой специалист».

Психоанализ — метод небыстрый. Кому-то нужно пять-десять лет, а кому-то и всю жизнь. Таких немного, но тоже бывают. Чем раньше произошло нарушение, тем серьезнее его последствия. Особенно тяжелы травмы, случившиеся до трехлетнего возраста, то есть до того как были сформированы основные психические структуры. Ускорить процесс психотерапевт не может. Иногда я вижу, какой у человека конфликт, даже прежде, чем он доберется до этого понимания сам. Но я не могу сказать: «Вы себя чувствуете так-то, потому что ваша мама вела себя так-то». Такое открытие ему ничего не принесет, как и прочтение статьи на эту тему. Психика должна подойти к этому моменту самостоятельно, человек должен быть готов снять защиту и прочувствовать запрятанные эмоции — здесь и сейчас, вместе со мной. Задача психотерапевта не объяснить человеку, что с ним не так, и не вылечить его, а научить его открывать в себе эту проблему самостоятельно.

Например, речь ребенка развивается постепенно. Кажется, что вот ребенок первые два с половиной года молчал, а потом бах — и речевой взрыв. На самом деле все это время шла подготовка: он учился соединять звуки в слова, понимать интонации; нарабатывал пассивный словарь. Каждый день мозг проделывал огромную работу, которую мы увидели только в тот момент, когда он сказал «мама». Так и в процессе психотерапии эго клиента постепенно растет. На сеансах мы всегда говорим о чувствах, связываем их с опытом человека, называем то, что с ним происходит. В результате сознательная структура, которую в современном мире называют эмоциональным интеллектом, развивается. Это позволяет лучше строить взаимоотношения, лучше понимать себя, свои чувства. И наконец, в определенный момент, это развитие приводит к инсайту, когда человек может осознать в себе что-то важное и изменить.

На таком долгом пути без мотивации никуда. Нельзя привести за ручку и сказать: «Иди, тебе нужен психоаналитик». Человеку должно быть по-настоящему плохо, и он должен очень хотеть разобраться в себе.

Одна из самых сложных ситуаций, с которой приходится сталкиваться, — это клиенты, которые агрессивно относятся к своим детям. Человек может жестоко наказывать ребенка, унижать. И важно, чтобы терапевт умел принимать это, не вставал в детоцентристскую позицию. Чтобы он не обвинял клиента, не чувствовал к нему агрессию, а попытался понять, что с человеком происходит, почему его психика так реагирует, зачем ему это нужно. Та же ситуация с мужьями, которые бьют своих жен. Терапевту бывает очень сложно удержать нейтралитет и сохранить сочувствие к клиенту. Но, не сочувствуя человеку, мы не можем ему помочь.

Прекрасный британский психоаналитик Дональд Вудс Винникотт сформулировал концепцию «достаточно хорошей матери». Это та мать, чьи действия не приведут к каким-то фатальным нарушениям психики ребенка. По большому счету достаточно хорошая мать — это не что-то запредельное. Она в большинстве случаев угадывает потребности ребенка и отвечает на его запросы адекватно: кормит его, когда он хочет есть, накрывает, когда замерз, и берет на ручки, когда ему плохо. Мать должна физически присутствовать, не быть в тяжелой депрессии, не уезжать на недели и месяцы. По сути, этого достаточно. Ведь дети существа очень пластичные, гибкие, их мозг всегда стремится к самоизлечению. Если большая часть опыта ребенка была позитивная, он справится с остальными 20−25% неприятностей (например, мать злилась, кричала на него и даже, не дай бог, шлепнула).

Казалось бы, не слишком сложная родительская задача. Но вы удивитесь, как часто случаются ситуации, когда и этого не удается соблюсти. Например, мать легла в больницу, была вынуждена надолго уехать или у нее родился еще один ребенок, который отнимал много времени. В нашей стране очень часты случаи алкоголизма, когда происходит тотальное игнорирование чувств детей. Потому что в этой ситуации уже не до чувств: надо либо буйного отца успокоить, либо работать, чтобы выжить. Так что ситуации травмирования нередки. И лучше, если они происходят после трех лет, когда у человека уже было сформировано начальное эго. А значит, во взрослом возрасте есть хорошие шансы его подлечить и выстраивать дальше.

В некотором смысле вся наша жизнь — это травма, череда расставаний и потерь. Каждый день приближает нас к смерти. Мы теряем вещи, прощаемся с друзьями в детском саду и школе, разводимся, хороним близких. Все это травмы. Да и само воспитание, по сути, тоже некая травма. Ребенок сталкивается с неидеальным родителем — и слава богу, потому что психика строится во фрустрации. Психике нужна какая-то проблема, на почве которой она может вырасти и выйти на следующий уровень. Если нет проблем, ребенка искусственно отгораживают от всего — и, когда он вырастет, любая горка станет для него непреодолимым препятствием. Современные родители много знают про психологию и часто пытаются изображать из себя терапевтов для своего ребенка — везде его вести, во всем поддерживать, думать за него и за него расти. Но тут лучше недо-, чем пере-.

Родителям следует относиться к своим ошибкам терпимо. Концепция психоанализа, говорящая, что многое происходит в детстве, — не про то, что виноваты родители. Она про то, что в юном возрасте формируются основные психические структуры. Модель, по которой строились отношения в детстве, становится неким внутренним штампом на всю жизнь. Родители строили отношения, как могли и как позволяли обстоятельства. Задача терапии — не мыслить в терминах вины, а понять, как все было, как сформировалась психика, и попытаться сделать по-другому: помочь человеку оставить тот опыт внутри себя, но сделать его более позитивным. Благодаря терапии человек приходит к свободе — мне необязательно повторять судьбу родителей, необязательно быть таким же, как они, и необязательно жить вопреки им, я могу жить так, как я хочу.

Автор: Ася Чачко